"Хороший" - понятие растяжимое. Для кого станет хорошим этот ребёнок?
Сон00.
Чешуйчатый плащ как живой обвивал ноги в высоких тёмно-синих сапогах. Он то льнул к ним, ластясь, то взлетал, словно принюхиваясь к окружающему. Там, где полы плаща касались окружающих предметов, воздух сгущался и темнел.
Демон равнодушно огляделся. Хотя оглядывать, по существу, было нечего. Тесный коридор, обжитый тараканами, заваленный бутылками, засаленными обрывками неизвестно чего и просто откровенным мусором, – такие помещения не стоят внимания. Дом на стыке спального и рабочего районов. Загаженная двушка представляла собой зрелище не столько жалкое, сколько мерзкое. Но житель тёмной стороны мира видел и худшее.
Остановившись на пороге ближайшей комнаты, демон прикрыл глаза, изучая возможности трёх упитых тел, валявшихся в самых неудобных для человеческого существа позах. Двое мужчин, оба по возрасту в районе тридцати лет, но в следах продолжительного запоя выглядевшие намного старше. И одна женщина сильно потасканного вида, в потёртом и заблёванном халате. Демон подошёл к ней, присел на корточки. Закусь, попавшая в тень его плаща, резко скукожилась, размякла и превратилась в лужицы отвратительной слизи; даже плесень, разместившаяся кое-где на коробках, не избежала этой судьбы.
Судя по мутной истаивающей дымке жизни, женщине оставалось отравлять землю своим существованием считанные часы. Видимо, именно этой душе предстояло сегодня пополнить собой копилку чистилища. Тёмный гость оценил состояние остальных собутыльников, и с сожалением признал, что этим двоим судьба выделила более здоровую печень. Но... это ведь не всё?
Следуя своему чутью, демон зашёл во вторую комнату, и не сразу, но всё же разглядел её обитателей.
Двое детей, мальчики трёх и шести лет, спали в обнимку под большим – по меркам таких мизерных комнат – обеденным столом. Кровать заменял старый матрац, накрытый какими-то тряпками. Вполне возможно, в прошлой жизни это действительно были простыни. Одеялом служил дырявый плед, старые мягкие игрушки заменяли подушки. Мальчики благоразумно не разделись на ночь.
На лице демона впервые отразилась некая эмоция. Дети напомнили ему птенцов бесов. Те так же сворачивались в своих гнёздышках из волос, хватались друг за друга и готовы были укусить даже во сне. Хотя, нет, кусаться тут готовился только старший, младший смотрелся просто жалко.
Демон задумчиво рассматривал птенцов. Приняв некое решение, он стянул когтистую перчатку и легко коснулся пальцами виска старшего ребёнка. Мальчик тоненько вскрикнул, но не смог проснуться; его младший брат испуганно захныкал во сне.
Демон почти улыбнулся.
01.
Сквозь сон почувствовав, что Димки под боком нет, Владик тяжело вздохнул. Опять младенец куда-то усвистал. Наверное, к бабе Вере, клянчить пирожков или хотя бы горбушку. Вчера отец запер их дома, и они не смогли достать еды. Ну, Димка что-нибудь принесёт, так что можно продолжать спать, никто ведь не будит.
Такого замечательного сна у Владика не было ещё никогда. Было хорошо. Мягко, тепло, тихий шелест, и очень пахло осенью. Владик вздохнул, открыл глаза и неловко сел.
Это была куча опавших листьев, почти как у дворника во дворе, только все листья чистые и яркие, безо всяких банок и окурков. Солнечные пятна превращали окружающий лес в площадку для игр. Владик озирался, открыв от удивления рот, потом вспомнил, что надо дышать. А воздух оказался очень вкусный, а наверху кто-то трещал, и немножко дул ветер. Ребёнок опасливо заулыбался.
Какой хороший сон!
Далеко над деревьями почти виднелись крыши. Такие, странные, перекрученные, и как будто с мостиками и трамплинами. Владик выкопался из кучи листьев и побежал узнавать, что это за странные крыши.
А деревья вокруг тоже были ну совершенно замечательные! Мальчик в жизни не видел таких толстых и высоких. А на некоторых были суперские удобные ветки, и Владик, не удержавшись, залез сначала на одно дерево, потом на другое, а потом увидел с очередной верхотуры, что крыши, к которым он идёт, это на самом деле один огроменный дом, похожий на настоящий замок. Замки Владик уже видел, на большом транспаранте, там ещё что-то про выставку было написано, правда, что именно, Владик уже не помнил. Но там всё равно были похожие замки. Быстро ссыпавшись с дерева, мальчик побежал к этой домине – и, резко затормозив, чуть не упал. В этом сне он, оказывается, был не один.
На площадке перед домом, круглой такой, из крупных булыжников, стоял столик. Но это ничего, а вот ещё там, спиной к мальчику, сидел кто-то здоровенный и явно взрослый. Взрослых Владик привык опасаться и не ждать от них ничего хорошего. И он бы сразу убежал, но... самое обидное: от столика одуряюще пахло едой.
Может быть... Может быть, этот сейчас уйдёт? И оставит что-нибудь на столе... Наверное, это шашлык, он очень вкусный, даже когда остывает. Глаза закрылись сами собой. Владик же ничего не ел с позавчера. И ещё... ещё там, наверное, салат... и яблоко, там точно есть яблоко...
Урчание собственного желудка сильно напугало Владика. Он дёрнулся – и чуть было не упал с края стола. Рука в чёрной кожаной перчатке перехватила его уже на лету.
Владик на секунду замер, боясь обернуться, и совсем не понимая, как он сюда попал, и сразу задёргался, пытаясь вырваться, но человек, который его держал, был такой сильный, что даже не заметил этих трепыханий. Незнакомый некто усадил Владика на свой локоть и потянулся к столу.
– Ешь, – произнес над ухом спокойный, но очень убедительный голос.
Мальчик снова замер и сжался.
– Ешь.
Перед носом держали тарелку. Большую. С едой…
– Ешь.
Голос не менялся абсолютно. А Владик очень хотел есть… После очередного повтора Владик не выдержал и схватил, что там лежало на тарелке.
Это был не шашлык. Больше похоже на котлету, только не котлета, а жареное мясо. Почти горячее, и очень, очень, очень, просто невероятно вкусное.
За не-котлетой был действительно салат, а потом что-то дрожащее, с запахом вишни. И ещё стакан сока. Объевшийся и ленивый, Владик привалился боком к чужой груди. Его погладили по голове, точнее, провели пальцем от затылка до лопаток. Этот странный взрослый... он, может быть, всё-таки хороший?
Мужчина откинулся на спинку кресла и запел тихим, змеино-шипящим голосом, от которого шевелились волосы и бегали приятные мурашки. Это, наверное, колыбельная. Такая завораживающая. Мама когда-то пела колыбельные. Давно-давно. Ещё до появления Димки.
Отогревшийся, сытый очень вкусным, совсем-совсем успокоившийся, Владик заснул, уткнувшись головой в чужое плечо. Так никого толком и не увидев.
А утром был кошмар.
Владика разбудили привычные матюки из большой комнаты. Мальчик машинально прижал к себе брата и прислушался, стараясь понять, можно сейчас попытаться выйти из квартиры, или лучше притвориться, что их тут нет?
Ленивые похмельные голоса в соседней комнате сначала стали недоумёнными, потом всё смолкло. Владик понял, что произошло что-то плохое.
Через пару минут на пороге комнаты объявился отец. Осмотрев помещение мутными глазами, он рявкнул:
– Ваша мамаша сдохла. Выметайтесь! Чтоб я вас до ночи не видел!
Владик, подхватив не до конца проснувшегося Димку, метнулся из квартиры. И только на лестнице понял, что именно сказал отец. Икнув, осел налестницу.
Маленький Дима сел рядом, на ту же ступеньку, испуганно уцепившись за старшего брата, и захлопал глазами.
– Ладик? Ладик, что? С Кхалиной что? – мамой Дима её никогда не называл.
– Её нет, – тихо сообщил Владик.
– Она ушла?
– Ага. Совсем ушла.
– Здохлово! – обрадовался Дима. – А Алесей тоже удёт?
– Да ты!.. – Владик оттолкнул брата, едва его не ударив. Вскочил и побежал вниз по лестнице.
– Ладик! Ла-а-ди-ик!..
Мальчик испуганно смотрел вслед старшему брату. Дима не понимал, что плохого в том, что Карина ушла. В отличие от Владика, он не помнил ни колыбельных, ни даже доброго слова от женщины, которая жила в квартире. Младшего растил именно старший брат, а мать и отец никогда не обращали на него внимания, если только он не попадался под ноги.
А для Владика мама – это ещё и та, которая когда-то, пусть не всегда, но защищала его от пьяного отца. И кормила, и разговаривала, и даже начинала учить читать. Она гладила его по головке и плакала. А потом только кричала. И когда принесла Димку, тоже плакала и просила позаботиться. Наверное, там, куда она уходила за Димкой, ей не давали пить. Она долго потом почти не пила. Позапрошлой осенью снова начала.
Через два двора Владик остановился и подождал, пока Дима его догонит. Карапуз уцепился за его куртку и заревел – от обиды, от непонимания, оттого, что Владик его сегодня не любит. Так они и стояли, обнявшись, пока мимо ходили люди. Кто-то уже знал, что сегодня пацаны остались без матери. Кто-то совал им сладости. Владик машинально прятал всё, что давали, в карманы к себе и к Димке.
Домой дети вернулись, когда уже совсем стемнело. Тихо прошмыгнули в незапертую дверь мимо пустой комнаты – слава Богу, отец «поминал» сегодня во дворе – и, съев почти половину конфет, заснули.
Как хорошо… Тот же сон?
Перед носом Владика качалась чёрная тряпка. Проморгавшись, мальчик понял, что это скатерть, а он сам лежит на скамейке перед столом, только на этот раз там ничего не стояло, да и есть совсем не хотелось. Подтянув коленки к груди, Владик уставился прямо перед собой.
Через несколько минут на скамейку сел вчерашний человек. Владик узнал его по одежде, а в лицо опять не посмотрел. Та же вчерашняя рука легла ему на голову. Владик неловко развернулся, уткнулся носом в складки чужой одежды и заревел.
Мужчина подхватил мальчика на руки и прижал к себе. Он ходил, плавно, не спеша, и Владика качало на его руках. Сквозь слипшиеся ресницы мальчик видел то деревья, то небо, то башенки, то потолок.
– Мама... Ма-всхлип-ма-а-а!!!
Владик ревел, затихал, вытирал кулачком слёзы и сопли, начинал реветь снова, до кашля, до полного изнеможения, как никогда не смог бы отреветься дома, тем более перед Димкой. Временами мальчик то ли впадал в прострацию, то ли терял сознание, и даже не думал, кто его носит, зачем, почему. Руки были крепкие, безопасные, тут можно было спрятаться и плакать сколько угодно.
Потом у его губ появилась чашка с трубочкой, Владик послушно выпил. Что-то странное, похожее на тёплое молоко, оно снимало боль в сорванном горле. Мимо проплыл косяк, гулкий пустой коридор, занавеска; мальчика опустили на большущую мягкую кровать, и он затих. Выплакавшийся. Опустошенный. Спокойный
Уснул.
02.
Он был очень высоким, и даже казался из-за этого хрупким. В его движениях было что-то от кузнечиков, которых братья этим летом ловили на пустыре. У него были длинные чёрные волосы, жёсткие, как щетина. На лопатках и на талии их перехватывали металлические зажимы, очень острые, как выяснил Владик, неосторожно порезавшись. Он ходил в облегающих тёмно-синих штанах и такой же рубашке, бархатистых на ощупь, но с твёрдыми пластинами, вшитыми в ткань. Поверх он обычно носил чешуйчатый плащ, такой длинный, что, если бы края плаща не парили в воздухе самостоятельно, то наверняка путались бы под ногами.
– Твоё имя? – спросил он у Владика на третий... день? Ночь? Раз? Встречу?
– Владик... Вла-ди-мир.
– Владимир... Дирру. Я буду называть тебя Дирру.
– Мне нравится, – доверчиво улыбнулся Владик. – А как тебя зовут?
– Придумай сам, мой Дирру.
– Сон. Ты – мой Сон!
И засмеялся.
Владик – Дирру – вообще часто смеялся. Но только во снах. Здесь это было легко. Он ходил везде, держась за руку Сна или за край его плаща. Он с восторгом кормил красивых маленьких птичек с хищными провалами глаз. Дирру бросал птичкам кусочки мяса, гладил по колючим головкам, рассматривал острые крылья. Мелкие бесы позволяли ему любые вольности и жадно выхватывали еду прямо из рук. Если бы не запрет Хозяина, они бы с удовольствием съели и самого мальчика, но жить они хотели всё-таки больше, хотя подавлять инстинкты бесам было очень трудно. Впрочем, ребёнок быстро пропитался запахом Хозяина, и крылатым пираньям стало легче себя сдерживать.
В лесу, как хищный зверь, затаилось громадное тёмнодонное озеро. Дирру не знал, как выглядит море, но думал, что оно, наверное, вот такое вот. Дирру очень быстро научился плавать, и с удовольствием заплывал так далеко, как только хватало его силёнок. Утонуть мальчик не боялся, он знал: если вдруг что, Сон его вытащит. И поэтому можно всё-всё. Правда, озеро оказалось далеко, и до него приходилось очень долго добираться. Тогда Сон привёл к мальчику очень большую собаку и сказал:
– Садись.
Дирру подумал, что это, наверное, волк. Но был не прав. Хотя волк – всё-таки ближе, чем собака.
Верхом оказалось весело и быстро. Сам Сон бесшумно мчался сквозь лес верхом на помеси волка с драконом. А то, что досталось Дирру – это был ещё щенок. Совсем маленький, почти ровесник мальчика. Но у него уже прорезались роговые пластины на хвосте. Правда-правда.
«Волка» Дирру назвал Самый Лучший. Потом передумал: слишком длинно получилось. И назвал Р-рыч. Р-рыч влюбился в своего маленького седока, всюду ходил за ним, а иногда, удрав в самую глухую часть леса, они вдвоём катались по траве, собирая на себя все листья, колючки и прочий мусор, шутливо кусаясь и брыкаясь. Дирру в результате приходилось переодеваться, отплёвываясь стальной шерстью, а Р-рыч зализывал его синяки, царапины и вполне настоящие раны, отчего те сразу же закрывались. Поначалу волчонок явно пьянел от человеческой крови, но скоро привык, и только довольно облизывался. И при этом искренне старался в следующий раз всё-таки не поранить мальчика.
Шалили детки от всей души. Как-то Сну даже пришлось снимать их с крыши: Дирру и Р-рыч сидели там с печальными мордочками, на которых было просто написано: «Как забрались – не помним, как слезть – не знаем». Р-рыч потом долго прятался от Сна, не решаясь показаться ему на глаза.
– А что это вообще за место? – спросил мальчик. Они с хозяином сидели на балконе, выдумывая новую башенку для дома. Была ночь. Такое иногда случалось во снах: ночь. Тут не было звёзд, зато было несколько тонких золотых, стальных и огненных колец через всё небо. В темноте – очень красиво.
– Это мой маленький мир, – ответил Сон.
– Твой, это как?
– Я создал его, чтобы отдыхать. Здесь всё так, как я хочу.
– А... – мальчик встревожено покраснел и даже втянул голову в плечи. – А... я тебе не мешаю?
– Нет, – Сон привычно провёл твёрдым пальцем мальчику от макушки до лопаток. – Тут не хватало как раз тебя. Мой бесёнок Дирру.
Мальчик снова обнял его ногу, утыкаясь носом в колено, и задумался.
– А где он тогда кончается? У него есть стенки? А их можно посмотреть? А потрогать?
Не говоря ни слова, Сон подхватил Дирру на руки и спиной вперёд выпал с балкона. Промелькнули низенькие перила, хлопок, мальчик совсем близко увидел траву и шалые глаза Р-рыча, но не успел восторженно охнуть, как чешуйчатый плащ Сна, превратившийся в огромные крылья, снова резко стегнул по воздуху, оставляя бедное животное далеко внизу.
Деревья, река, а один раз даже скалы мелькнули внизу, как свет дёрнувшегося фонарика: яркие и смазанные. Извертевшись в руках Сна, Дирру осмотрел крылья со всех точек, с каких только смог. Они выглядели совсем как плащ, только крепились теперь по всему хребту мужчины, а потом даже по ногам. На плечах чешуйчатая ткань стала толстой и твёрдой. Дирру с сожалением оставил мысль дотянуться и потрогать: стоило ему высунуться из-под плеча Сна, как его начинало сносить встречным ветром.
Долетели очень быстро, Дирру этому даже огорчился немного. Но, едва мужчина поставил его на землю, перво-наперво ребёнок рванулся щупать и теребить плащ. А тот опять отлепился от спины хозяина и притворился обычным плащом. Ну и что, что толком у него не получалось? Он же старался…
– Клёво, – восхитился мальчик. – А это ты или он? Это как? А если я?
– Симбионт, – непонятно ответил Сон. – Он не обладает разумом, подчиняется моим желаниям и питается моей силой и кровью.
– А можно мне попробовать? – загорелся Дирру.
Плащ стёк на землю без помощи Сна. Мальчик ухватился за слишком большую и тяжёлую для него чешуйчатую тряпку, попытался закутаться в неё – и упал, задыхаясь, мгновенно оказавшись в живом, животно урчащем коконе.
Сразу стало нечем дышать. Чешуя поплыла, забивая нос, рот, глаза, уши, спеленав ребёнка по рукам и ногам, лишая движения. Тысячи тонких, как комариные хоботки, иголок прокололи его одежду и кожу, и всё сразу закончилось. Дирру валялся на траве, ошалело мотая кружившейся головой, а над ним, удерживая в руке плащ, стоял Сон. Мужчина накинул… симбионт на плечи и, опустившись на одно колено, протянул мальчику руку. Дирру засмеялся и бросился обниматься. Плащ, словно извиняясь, ластился к ребёнку, но Дирру и так его не боялся. Он вообще ничего не боялся, если Сон рядом. Так что мальчик обернулся посмотреть границу.
Ещё в полёте он увидел, как земля растворяется в сером тумане. С близкого расстояния впечатление было то же самое: буквально в десяти шагах трава и кусты выцветали, плавились, сливались, а потом превращались в стоячую уныло-серую дымку. Только небесные кольца, опускаясь, проходя сквозь неё именно там, где земля окончательно переставала быть плотной, оставались прежними: яркими и красивыми. Падая с неба, исчезали внизу, почти под ногами. Так вот она какая, граница сна…
03.
Через пол года после смерти матери, отец пристроил Владика на работу в пивнушку к своему приятелю. Мальчик мыл тяжёлые кружки и вечно грязный пол, убирал после закрытия со столов объедки, из-под столов бутылки, получал дополнительную порцию побоев и терпел. А отец получал у приятеля за сына самогон. Соседка по подъезду, особо сердобольная старушка баба Вера, жалела мальчиков, подкармливала иногда, даже порывалась позвонить «куда следует», но Владик сказал:
– Димке туда нельзя. Ему туда СОВСЕМ НИКАК нельзя!
И соседка, поворчав, согласилась. Дима постоянно болел. Иногда он неделями не выходил из квартиры, и отправлять такого болезненного ребёнка в местный приют было действительно рискованным делом.
Несмотря на хронические запои, отец как-то умудрялся вовремя оплачивать квартиру; периодически забывал про детей, что мальчиков полностью устраивало. Владик крутился, как мог, добывал на помойке (и, чего уж там, порой подворовывая) одежду – вечно не по росту, а что делать? Почти всю еду Владик тоже отдавал младшему брату, лишь бы тот хотя бы не голодал.
Баба Вера жалела мальчиков, особенно Владика, такого угрюмого, вечно голодного и несчастного, разве только с пропеллером в попе. Остальным соседям было в большинстве своём без разницы, а многие неприязненно косились на братьев, считая их будущими, а может, и вполне состоявшимися преступниками. Владика часто ругали. Били. Очень редко – за дело. Чаще просто так, срывая вечное раздражение, самоутверждаясь за его счёт. Но мальчик, слыша упрёки, угрозы, оскорбления и жалость, едва сдерживался, чтобы не засмеяться.
«Ах, если бы вы знали... Если-бы-вы-все-только-знали!»
Можно вынести всё. Можно снести побои, ругань, голод и тяжёлую работу, если знаешь: день всё-таки закончится ночью, а ночью будет сказка.
Засыпая, Владик точно знал, что проснётся на тёплых простынях. Его кровать будет просто огромной и умопомрачительно мягкой. В ней так хорошо, что совсем не хочется вставать. Но мальчик встанет, найдёт на полу удобную красивую одежду и со всех ног бросится в гостиную. А там, в кресле у камина, будет сидеть его Сон. Можно будет притулиться у его ног и смотреть на живые сиреневые угли, а Сон будет перебирать ему волосы и время от времени проводить пальцем от затылка до лопаток, так приятно, мурашки бегут.
«Если бы вы все только знали!»
А знал только Дима. Так получилось.
Диме исполнялось четыре года, и он тихонько плакал под боком у Владика, потому что вроде как праздник, а нет подарков, и отец даже не вспомнил, упился, как всегда. А вот у Вали с третьего этажа на той неделе… И тогда Владик начал рассказывать хнычущему братишке про самое лучшее место – про свои сны.
– Там очень вкусная еда, – шептал Владик прижимавшемуся к нему младшему брату. – Там маленькие птички, если позвать, они садятся на руки. Только они не поют, а трещат и шипят, очень смешно. И большой дом, он называется «усадьба». И самый лучший на свете человек, он там живёт. Он очень сильный, сильнее Алексея в тыщу миллионов раз! Он носит меня на одной руке, представляешь? А ещё, он вчера учил меня стрелять из такого чёрного пистолета. Очень тяжёлого. И так громко бахает, даже Р-рыч перепугался...
Мальчики тихо шептались. Дима, заворожённый замечательной сказкой, перестал плакать и зажмурился, пытаясь представить замечательного Сна. Получалось плохо, что-то такое, очень размытое, чёрное с синим.
– У него очень красивые глаза, жёлтые, с таким зрачком, не круглым, а вытянутым сверху вниз, как у кошки. А ещё, когда я там поем, тут даже не хочу уже...
Владик увлекся, стал рассказывать громче. Выскочил на середину комнаты, замахал руками, не в силах передать словами всё, что хотел, и не услышал, как пришёл отец.
– Там нет ни тараканов, ни мух, представляешь? Там вообще только те птички, Р-рыч, Сон, и я, и…
– Ах ты прыщ!
Сильной оплеухой Владика отбросило к стене. Ему хотелось упасть на пол и, свернувшись калачиком, заскулить от боли, но он знал, что тогда отец ударит ногой.
– Ты чё тут втираешь за сопли?!
От следующей затрещины Владик всё-таки увернулся, отскакивая к другой стене. Отец был сильно пьян и, скорее всего, завтра не вспомнит об этом.
– Что б я больше этого… не слыхал!
В следующую секунду Алексей размахнулся и запустил в старшего сына почти пустой бутылкой.
Будь Алексей меньше пьян, он бы поостерёгся. В конце концов, он получал за детей социальные выплаты, и лишиться одного из сыновей – значит, получить больше проблем и меньше денег. Но в ту минуту он об этом не думал.
Бутылка разбилась прямо над головой ребёнка, и Владик всё-таки закричал: острое бутылочное стекло резануло ему по лицу, рассекая лоб, бровь и щёку, заливая рубашку кровью.
Алексей, оставшись без выпивки, убрёл на кухню за пузырём, и Владик всё-таки сполз на пол, руками зажимая края раны. Дима, забившись в угол, ревел в голос от страха. Так братья и сидели: старший – заливаясь кровью, младший – заливаясь слезами.
Через пару минут Владик с трудом поднялся и, ухватив брата за руку, ушёл в ванную, где, подперев дверь специально для этого хранящейся здесь шваброй, принялся осторожно отмывать лицо. Пришлось привлечь Диму – самостоятельно залить рану перекисью оказалось невозможно. Подумав, приложил к глазу кусок тряпки и кивнул. Дима заикался от страха и сочувствия, смотрел дикими глазами. Владику пришлось сильнее прикусить зубами скрученный бинт: если бы он хоть пикнул, заставить братика повторить операцию стало бы невозможно.
Белая пена потекла по подбородку, сорвалась на рубашку, от шипения и боли заложило уши, но Владик ещё успел кое как проложить рану бинтом, потом ватой, потом снова бинтом, всё тем же, который кусал. Примотал, чтоб не падало, как смог сильно, тут ему опять помогал Дима. Стал похож на мумию. Заставил братика увидеть, что это смешно.
Спали братья на этот раз в ванне, набросав туда одежду и полотенца.
Дирру слишком долго не появлялся из своей спальни. Он уже давно должен был прийти. Сон откинул заменявшую дверь занавеску и вошёл в комнату.
Мальчик был там. Он лежал на кровати, свернувшись клубочком спиной к дверному проёму, и тихонько подвывал. Сон склонился над ним, уверенно коснулся детского плеча. Дирру сразу же развернулся.
Мужчина задумчиво провёл пальцем вдоль открытой, хоть уже и не кровоточащей, раны на лице ребёнка.
– Красиво, – сказал он. – Ты это сам сделал?
Боль стекала по его руке, оставляя за прикосновением приятную прохладу и лёгкую стянутость. Мальчик успокоился и с надеждой заглянул в глаза Сну:
– Тебе... нравится? Правда?
– Мой Дирру…
Сон чуть заметно улыбнулся. Он улыбался, только когда говорил это: «Мой Дирру».
– Тогда... наверное, ничего?.. Пускай?..
Сон дунул ему в лицо.
Мальчик потрогал рану. Она оказалась закрытой чем-то гладким и пружинящим. Наверное, именно этим щёку и стянуло. И больше не болело.
Сон поднял мальчика на руки и унёс в гостиную. Там сел в своё любимое кресло, а мальчик, свернувшись крендельком у него на коленях, стал теребить чешуйки плаща. Накрылся его полой с головой.
– Давай, никуда сегодня не пойдём? – шёпотом попросил Дирру из уютной, безопасной темноты своего убежища.
Сон погладил ребёнка сквозь плащ. Как и всегда: одним пальцем, от макушки до лопаток. Ткань плаща покорно прогибалась, становясь неощутимо-тонкой в месте прикосновения.
– Никуда не хочу. Сон, я не хочу назад… Почему я не могу остаться тут навсегда?
– Ты этого хочешь? Остаться тут навсегда. Никогда не возвращаться?
Плащ всхлипнул.
– Там… Дима, – тихо сказал Дирру. Сбивчиво забормотал: – Он не справится один. А отец должен платить за квартиру, дети – подозрительно, если всегда… А Диме нельзя на улицу, даже если на неделю и летом… А ещё…
Он шептал всё тише и тише, пока, снова всхлипнув, не умолк.
– Сон, – через некоторое время позвал мальчик. – А то место, где ты всё время живёшь... Ну, которое не создавал... оно какое?
Минуту было тихо. Потом мужчина ответил:
– Там ни о ком нельзя заботиться.
И снова – тишина. Тягучая, как минуты утренней дрёмы.
Зазвучала музыка. Скрипка.
Дирру прислушался. Нащупал снаружи ладонь Сна, утащил к себе.
Дима как-то услышал скрипку, сразу в неё влюбился. Он сказал, что когда вырастет, будет на ней играть. Владик решил, что начнёт собирать всякие бумажки – обёртки, календарики, кусочки афиш со скрипками. Подарит братику на следующий день рождения.
Музыка лилась, как сказки Сна. Там было про привязи якорей и ключи от грехов.
Через неделю стало ясно, что левый глаз у Владика видеть больше не будет.
04.
Владик подметал пол в пивнушке. Сам он не находил в этом никакого смысла: как была погань под ногами, так и осталась. Тут не подметать надо, а драить так, чтоб насквозь проспиртованные половицы отлетали. Но благоразумно об этом молчал. Как всегда.
– Эй, ты, – рявкнул от стойки Семёныч. – Пошевеливайся, урод! Клиенты уже на подходе.
Мальчишка ещё ниже склонил голову. Патлы, в обычное время прятавшие уродливую левую щёку и белёсый глаз, совсем закрыли лицо. Семёныч сплюнул под стойку и отвернулся. Этого сопляка он не понимал и, откровенно говоря, недолюбливал. Вроде и молчит, и слова поперёк никогда не скажет, и на оплеухи не огрызается. Но есть в нём что-то... Отвратно чувствовать себя идиотом. А мальчишка, при всей своей безответности, заставлял хозяина чувствовать себя именно что последним идиотом. Словно, мразь, смеётся над ним. Будь возможность найти кого другого за те же несколько пузырей, ни секунды лишней бы этой твари тут не было.
Обезьянья работа парня не напрягала. Привык. Мысли были далеко, и глубоко о своём.
Димкину зимнюю шубу перешить невозможно. Надставлять там уже некуда, брат вырос из неё окончательно. К тому же, с каждым годом Димке становилось всё хуже. Соседка баба Вера, бывшая медсестра, скончалась ещё полтора года назад. Похоже, придётся рискнуть и сводить младшего в какую-нибудь больничку. Что возвращает к проблеме с шубой. Это Владу всё нипочём, он и в тонкой куртёнке дойдёт, не развалится. А вот Димчик...
Глаз зудел. Левый, со слепым бельмом. Сон говорил, хорошая штука, помогает видеть по-другому. Учил, как. У Владика пока не очень получалось, но вот то, что глаз зудел, было плохо. Обычно это значило большие неприятности.
День в пивной прошёл, как и всегда: сколько-то затрещин, сколько-то окриков, бесова куча стаканов, кружек, бутылок и грязных столов, пара конфет «чаевых». В кармане – завёрнутые в салфетку фрагменты непригодившейся клиентам и оставленной на столах закуси.
Выпроводив за дверь последнего пьяницу и задвинув решётку, Семёныч смерил взглядом своего сопливого работничка и, велев ждать, отправился к задней двери. Поганцу десять лет, и последние три или четыре года он работал у Семёныча. Нервов ему попортил изрядно за это время, а толку чуть. Ну, теперь от этого мозгляка будет хоть какая-то польза.
Вернулся хозяин в сопровождении двоих незнакомых мужиков.
– Этот? – спросил тот, что выглядел посолиднее.
– Этот, – скривившись, подтвердил Семёныч.
Влад настороженно зыркнул на чужаков, незаметно перенося вес тела с одной ноги на другую.
– Ну и урод, – скривился главный из той пары. – Ладно, сгодится. Берём.
И вытащил из-под полы шокер.
– Эй, а мои деньги?! – заволновался Семёныч.
– Получишь ты свои деньги, не мельтеши, – лениво отмахнулся второй, тоже достал занятный электронный приборчик и картинно пристукнул кнопку. Электрический разряд сухо треснул и затаился до новой команды.
В ту же секунду мальчишка рванул к стойке, опрокинув на пол полное ведро грязной воды...
На всё про всё Владу потребовалось минут десять. Всё-таки, он был ещё пацаном, к тому же довольно заморенным, и справиться с тремя мужиками ему удалось, только хорошенько побегав. И спасибо огромное Сну, что вообще удалось.
Не имея представления, как скоро двое контуженных и один поджаренный придут в себя, мальчишка, закатив тела в подсобку, быстро увязал их проводами. Подумав, обшарил карманы, прихватил деньги из кассы и дунул домой. Всё равно, тут он работать больше никогда не будет.
Перво-наперво, Влад слетал на чердак своего подъезда. Там у них с Димкой был тайник, надёжно упрятанный от бомжей под потолком. Усевшись прямо на бетонный пол, пацан пересчитал деньги и с удовольствием осознал, что этого хватит, чтобы сводить брата в больницу, и даже чтобы полечить, тоже.
Братик!
Вот чёрт. Алексей явится домой злой, как цепная собака. Надо на пару дней увести Димку куда-нибудь, а то Алексей, расстроенный потерей самогона, его прибьёт.
Но дома Димы не оказалось. Видно, он опять ослушался и ушёл на бензоколонку, зарабатывать на вожделенный плеер. Как не вовремя! Влад сел на пол, собираясь его дождаться, и сам не заметил, как уснул.
Суккуб выгнулась, утомлённо-довольно демонстрируя своё тело – скорее следуя инстинкту, чем необходимости, ведь демон, в постели которого она лежала, уже знал и её гибкость, и вкус страха, который она принесла из человеческого мира на своих губах. Театры кошмаров и цветы зарождающихся страхов – суккуб щедро делилась всем со своим покровителем.
Хозяин же не обращал на неё внимания. Взяв всё, что суккуб могла ему предложить, он тут же забыл о ней.
Все более-менее разумные существа, если они становятся достаточно свободными от необходимости ежечасно бороться за выживание, начинают скучать и искать новых ощущений. Людей может одолеть стремление к перемене места, но чаще они стремятся к адреналину, тем или иным способом. Демонам этого не нужно. Даже если забыть об иной биохимии, зачем дополнительные всплески тем, кто и так существует на грани всего и вся?
Для Сна новым, необычным ощущением стала забота о ком-то.
В аду невозможно заботиться. Попытайся демон проявить хоть толику интереса к суккубу в своей постели, она первая сбежала бы от него, опасаясь за свою жалкую жизнь. А если вдруг случится странное, и она не сбежит, то суккуб сначала выдоит из сошедшего с ума покровителя всё, что сможет, а потом убьёт его, утоляя собственную жажду крови.
Дирру – безопасен.
Дирру будет сегодня рано. Демон не знал, в чём причина, но это будет так. В общем-то, уже бывало, что мальчик проводил время в его мире без него самого.
– Ходи, где хочешь, – сказал Сон своему гостю.
И мальчик оправдывал его ожидания.
В один из таких дней Дирру набрёл на его маленькую коллекцию. Демон стоял за его спиной, и ждал, пока Дирру заметит его. А ребёнок рассматривал с порога помещение в подвале. Вряд ли он мог опознать и треть приспособлений, но вот «железную деву», или дыбу, или…
Дирру обернулся.
– Моя коллекция, – сказал Сон.
Мальчик с радостным возгласом бросился к нему и ухватился за край плаща.
Демон привычно подхватил Дирру на руки.
– Она тебя не пугает? – спросил демон, поглаживая шрам на лице ребёнка.
– Нет, конечно, – замотал тот головой. – Это же твой мир. Тут всё должно быть так, как тебе хочется.
Его Дирру – хороший мальчик.
Тот, кого мальчик называл Сном, сидел на краю огромной кровати и ждал. Вскоре воздух дрогнул, под тонким мягким одеялом проступили контуры детского тела. Дирру глубоко дышал, ещё не тут и уже не там, но вот его веки дрогнули и распахнулись.
Сон склонился над своим Дирру и коснулся пальцами его лица.
– Ты так рано сегодня, мой Дирру? – мягко спросил он.
Мальчик гордо улыбнулся и открыл рот, чтобы что-то рассказать, но вдруг испуганно вздрогнул и резко исчез.
Сон прикрыл жёлтые глаза и плавно выпрямился. Из-под ресниц хлестали узкие лучи чистой ярости. Кто-то разбудил его Дирру, кто-то забрал его из мира Сна. Судя по реакции, сделали это далеко не ласково, и даже не в первый раз, но обычно демон не встречал мальчика. И это оказалось... неприятно.
Кто смеет вмешиваться?!
Резко поднявшись с постели, демон обернулся, перемещаясь...
...И застыл.
Его Дирру стоял посреди маленького грязного коридора, сжимая в руке покрытый кровью разделочный нож. На пороге кухни, в метре от мальчика, валялся труп грузного небритого мужика с перерезанным горлом. Дирру пялился на него, не шевелясь.
Сон подошёл к мальчику, опустился перед ним на колени и внимательно посмотрел в его глаза.
– Он продал Димку, – жалобно сообщил ребёнок. – Представляешь? Он его продал!
– Да, – ответил Сон. Он наклонился, зачерпывая свежей, всё ещё сочащейся крови, и провёл заалевшими руками по волосам мальчика.
– Я его найду!
– Конечно.
Сон любовался алыми потёками на лице своего Дирру, и впервые широко, хищно, гордо улыбался.
– Ты найдёшь его, мой маленький Дирру. Их всех. Мой Дирру! Ты найдёшь. И я заберу тебя к себе навсегда.
– Правда? – Владик замер. Сглотнув, уткнулся носом в чешуйчатый плащ, цепляясь за него грязными руками, в одной из которых всё ещё оставался нож. – Навсегда?
– Навсегда.
– А Димку?
– Если тебе нужен твой маленький птенец.
И Владик – Владимир – Дирру – крещённый кровью – засмеялся.
– Мой Дирру, мой маленький демон. Хороший мальчик.
В переулках сгущалась холодная безлунная ночь…